© Автор: Любовь Сирота (Шизель)
 

Вступление "Я не сижу над стихами..." Музыка слов Рифма Разговор об образности Плебс псов, или немного о фонетике О чём пишем?

А МОЖНО ЛИ ВООБЩЕ ЭТОМУ НАУЧИТЬ?        Как-то раз, открывая краевой литературный семинар, один из его руководителей (в числе которых довелось быть и мне) поэт В.М.Жилин обратился к пишущей молодежи с такими словами: «За трудное дело вы взялись, ребята!» «Ребята» недоумевающее переглянулись… Но мы-то знали, о чем речь. Я не записала выступление Владимира Марковича, так что просто попытаюсь пересказать его «близко к тексту».        Чем же трудно стихотворчество? Да именно тем, что его редко принимают за труд. Сколько раз, — говорил В.М.,– я сталкивался с таким явлением: уходит человек на пенсию, скучает… Читать да телевизор смотреть — надоело; увлечений страстных нет — не охотник, не рыболов, не дачник; мастерить что-то руками не научился или не любит. А досуг занять чем-то хочется. «А дай-ка, — думает, — я стихи сочинять начну! Что я, слов не знаю? Жизненный опыт у меня большой, мыслей в голове много, вот и запишу свои мысли в рифму».        Стихотворчество с виду легко. Никаких особых навыков вроде бы и не надо (действительно, что мы, слов родного языка не знаем? — мы ж на нем каждый день разговариваем!) Ни профессиональной подготовки, ни владения инструментом (столярным ли, слесарным, музыкальным, карандашом, кистью… и так далее) не требуется. Просто уловить, какое слово с каким рифмуется — вот и вся наука.       Но громадное, неизмеримое расстояние пролегает между механически зарифмованным текстом — и поэтическим произведением. И объяснить, в чем тут разница, не берусь: «определенья поэзии нет»… А если определения нет, если это необъяснимо, скажут мне, то о чем вообще разговор? Как ты собираешься объяснять то, чему нет определения?        Определения (официальные, академические), конечно, имеются. Но главного они тоже не объясняют. В том-то и цель моя, наверно, чтобы помочь эту разницу если не понять, то почувствовать. Почувствовать, что законы словесной гармонии — это тот путь, с которого начинается полет… Впрочем, настоящему любителю поэзии объяснять ничего не надо. Как не надо той же птице объяснять законы аэродинамики. Чуткое к поэзии ухо уловит ее без всяких расшифровок.        А вот что делать тем, кто еще не научился улавливать это истинное — и, читая, по неопытности принимает за явление искусства аккуратно, строго ритмически выстроенные и зарифмованные слова? И, не умея отличить одно от другого, сам выстраивает такие же столбики в полной уверенности, что создает поэтическое произведение?        И можно ли вообще этому научить?        Вопрос стар. Традиционный ответ не менее стар: нет, этому научить нельзя, с этим (то есть с поэтическим талантом) надо родиться.       Спорить не буду, истина (или, по крайней мере, огромный процент истины) в этом утверждении, конечно, есть. Зачем же тогда все эти словари, справочники и учебники? Кому они нужны? Для чего и для кого, в конце концов, я сейчас пишу эту книжицу?        Вот с этого и начну. То есть с определения своего «адресата».        Есть множество прекрасных и просто умелых стихотворцев, которым мои записки в общем-то не нужны: они прекрасно справляются без моих теоретических выкладок. Есть множество людей, которые писать стихи не только не умеют, но и не пытаются — и прекрасно живут без этого. И даже не задумываются об этом. Есть и другое множество: те, которые писать не умеют, но убеждены, что умеют, и учиться не собираются. Речь не о них — таким никакие советы и подсказки не нужны: они самодостаточны (в худшем смысле этого понятия): вместо умения им вполне хватает самомнения.        Но есть среди всех пишущих и пытающихся писать те, которые страстно, во что бы то ни стало хотят этому научиться! Всем ли я помогу?        Не всем. Если человек от рождения лишен музыкального слуха, его можно отдать в музыкальную школу, и при должном усердии он научится извлекать из музыкального инструмента именно те звуки, которые начертаны на нотном листе. Он даже, возможно, разовьет технику и станет неплохим исполнителем (опять же — при большом желании и изрядном усердии). Но вот певцом он станет вряд ли. И что уж совершенно точно — ни за что ему не стать композитором.        Поэтический дар очень похож на музыкальную одаренность. Кто-то из великих очень точно и просто сказал, что стихи — это музыка слов. Умение слышать мелодию поэтической строки и одновременно слышать фальшь и неблагозвучие в стихотворных строчках — этот дар почти не отличается от музыкального слуха. И именно этот слух — залог того, что его обладатель в своих собственных словесных построениях тоже будет слышать диссонансы и стремиться к музыке. Вот этому человеку — слышащему музыку слов и стремящемуся к ней — я и адресую свои записки.        Мне скажут: зачем? Он и сам научится, если он такой одаренный.        Научится, конечно. Человек, физически здоровый и нормально развитый, способен сам научиться быстро бегать и хорошо плавать. Тем не менее, существуют тренеры. Человек, обладающий художественным талантом, может без посторонней помощи научиться хорошо рисовать и даже писать картины. Тем не менее — существуют художественные школы и училища. Там ему дадут представление о пропорциях, о приемах, об изобразительной технике и так далее — обо всем том, к чему он, возможно, и сам постепенно придет — интуитивно, ощупью… Просто этот долгий одинокий путь по непроторенной стезе можно сократить и облегчить.        Поэтому на вопрос о том, можно ли научить стихотворчеству, я отвечаю: тех, кто неспособен научиться или не хочет учиться — нельзя. А тем, кто может и хочет, можно помочь научиться. Можно научить отличать хорошее от плохого, свежее от банального. Можно дать в руки какие-то «инструменты», о которых он пока просто не догадывается. Можно, в конце концов, предостеречь от ошибок и «проколов», которые он делает и будет продолжать делать, пока опыт не убедит его в том, что это действительно ошибки.        «А сама-то, — возразит мне воображаемый оппонент, — сама-то, небось, литинститутов не кончала». Это точно. Не только литинститутов, но и филфаков. Но учителя у меня были. Были первые ценители и критики — родные. Была любимая учительница литературы, которой я тайком после уроков приносила свои опусы, и она мне объясняла, что в них хорошо, а что плохо. Были литературные семинары и Московское совещание. Было обожаемое литобъединение с незабвенным Юрием Николаевичем Абдашевым… И была та самая творческая литературная среда (сейчас говорят — тусовка), где мы спорили, обсуждали, хвалили и разносили в пух и прах сочинения друг друга…        И, конечно, книги. Мне литературоведческие, стиховедческие книги всегда были невероятно интересны. Читая заковыристые статьи о стихотворных приемах, тропах, формах и прочих ученых «заморочках», я была уверена: с моей стороны это просто утоление любопытства, а вовсе не обучение. Зная, как называется нечто такое, что я и так умею делать, вряд ли я стану делать это лучше или чаще.        И тем не менее, по прошествии многих лет, с высоты нынешнего опыта я вижу, что все было не напрасно. Всё потихонечку откладывалось и оставляло след. И не позволяло мне делать в стихах то, что я, пожалуй, и сделала бы, ничтоже сумняшеся… не прочти я в свое время ту или иную книжку или статейку.        Так что никакое знание не во вред. Может, кому-нибудь точно так же эти мои записки сослужат маленькую, но полезную службу. Во всяком случае, вряд ли повредят.        Я буду перемежать свои размышления собственными письмами, в разное время писанными разным адресатам по разным поводам, но все они — именно о стихотворчестве, как я его понимаю. Вот с одного из них я и начну следующую главу. «Я НЕ СИЖУ НАД СТИХАМИ, Я ИХ ПИШУ ПО ВДОХНОВЕНИЮ…»